— Нет, не говорила.

— Почему?

— Да просто как-то речь об этом не заходила.

Шэй поджала губы.

— Удобный ответ.

Тэлли простонала:

— Но Шэй, ты же сама сказала: я не должна была никомурассказывать, как добраться до Дыма. Мне было жутко стыдно из-за этого. И я несобираюсь рассказывать об этом на каждом углу.

— Угу. Однако ты носишь эту штучку так, что она на видуу всех. Но, правда, толку от этого мало. Дэвид, похоже, твоего сердечка незаметил.

Тэлли вздохнула.

— А может быть, ему просто все равно, а то, о чем тыговоришь, существует только в твоем…

Она не смогла закончить фразу. То, о чем говорила Шэй,существовало не только в ее воображении. Теперь Тэлли видела это и чувствовала.Когда Дэвид показал ей пещеру в обвалившемся туннеле, когда рассказал ей тайнуо своих родителях, он выказал ей доверие, хотя и не должен был. А теперь — этотподарок. Так ли уж сильно преувеличивает Шэй?

Тэлли очень хотелось надеяться, что сильно.

Она вдохнула поглубже и выдохнула:

— Шэй, что я должна сделать?

— Просто скажи ему.

— Что сказать?

— Скажи, почему ты носишь это сердечко. Скажи просвоего таинственного «кого-то».

Тэлли слишком поздно поняла, какими глазами она уставиласьна Шэй после такого предложения.

Шэй кивнула.

— Ты не хочешь, да? Яснее ясного.

— Нет, я расскажу. Честное слово.

— Ну да, конечно.

Шэй отвернулась, вытащила из миски опущенный в суп кусокхлеба и яростно вонзила в него зубы.

— Я расскажу. — Тэлли прикоснулась к плечуподруги, а Шэй не отстранилась. Она обернулась и устремила на Тэлли взгляд,полный надежды. — Я обязательно все расскажу ему, обещаю.

Вечером она ужинала в одиночестве.

После того как она целый день сама пилила деревья,деревянный стол в столовой ее перестал пугать. Рисунок древесины излучалкрепость, надежность, а разглядывать извивы волокон было легче и приятнее, чемпредаваться раздумьям.

Впервые за все время Тэлли заметила однообразие пищи. Опятьхлеб, опять жаркое. Пару дней назад Шэй сказала, что сочное мясо в жарком — этокрольчатина. Не сублимированное соевое, как в пакетиках «СпагБола», а настоящеемясо настоящих животных, обитавших в тесном загончике на окраине поселка. Мысльо том, что кроликов забивают, сдирают с них шкурку и пускают мясо наприготовление пищи, вполне подходила под настроение Тэлли. Как и все прочее вэтот день, еда казалась грубой и жесткой.

После обеда Шэй с ней почти не разговаривала, а что сказатьКрою, Тэлли так и не придумала, поэтому до конца рабочего дня трудилась молча.Медальон доктора Кейбл становился все тяжелее и тяжелее. Тэлли казалось, чтоцепочка обвивает ее шею, будто лиана, что вокруг этой лианы разрастаются кустыи деревья — как те, которые своими корнями обхватили железнодорожные рельсы.Ощущение было такое, будто в Дыме все до одного знают, что такое это сердечкона самом деле: знак ее предательства.

«Смогу ли я теперь остаться здесь?» — гадала Тэлли. Кройзаподозрил ее во лжи. Пройдет немного времени — и это поймут все остальные.Весь день у нее из головы не выходила жуткая мысль: «Может быть, Дым — томесто, где мне предназначено жить судьбой, а я все испортила, придя сюдашпионкой».

И вот теперь Тэлли, вдобавок ко всему, встала между Дэвидоми Шэй. Она ничего не делала, а вроде как отбила парня у лучшей подруги. Будтоходячий яд, она отравляла и убивала все, к чему прикасалась.

Тэлли вспомнила об орхидеях, распространяющихся по долинампредгорий, о том, как эти чудесные цветы отбирают жизнь у других растений, какони омертвляют саму землю — эгоистичные, неудержимые. Тэлли Янгблад тожесорняк. Только, в отличие от орхидей, сорняк уродливый.

Она доедала жаркое, когда напротив нее за стол сел Дэвид.

— Привет.

— Привет.

Тэлли через силу улыбнулась. Несмотря ни на что, видетьДэвида ей было приятно. Сидя за столом одна; она вспомнила о времени после днярождения, когда она торчала в корпусе, оставаясь уродиной, хотя все знали, чтоона должна была уже стать красоткой. Сегодня впервые с того дня, как она попалав Дым, Тэлли ощущала себя уродливой.

Дэвид наклонился к столу и протянул ей руку.

— Тэлли. Прости меня.

— Простить? За что?

Он повернул ее руку вверх ладонью, покрывшейся свежимиводянками.

Я заметил, что ты не надеваешь перчатки. После того, какпообедала с Шэй. Нетрудно было догадаться почему.

— Ну… да. Они мне не то чтобы не нравятся. Я просто несмогла их надеть.

— Понимаю, конечно. Это я во всем виноват. — Онобвел взглядом столовую, наполненную дымниками. — Мы можем уйти отсюда?Мне нужно кое-что сказать тебе.

Тэлли кивнула, ощущая холодное прикосновение цепочки и помняоб обещании, данном Шэй.

— Хорошо. Мне тоже кое-что нужно тебе рассказать.

Они пошли по поселку, мимо костров, которые уже гасили,забрасывая дерном; мимо окон, за которыми загорались свечи и электрическиелампочки; мимо горстки малышей-уродцев, гонявшихся за убежавшим цыпленком.Дэвид привел ее на гряду холмов, откуда Тэлли впервые увидела Дым, к плоскомупрохладному камню, вокруг которого росли деревья. За деревьями открывался видна долину. Как обычно, Тэлли замечала, как ловки и изящны движения Дэвида,словно бы он давно «на ты» с каждым поворотом тропинки, каждым уступом. Дажекрасавцы и красотки, чьи тела идеально сбалансированы, чьи фигуры созданы,чтобы идеально выглядеть в любой одежде, не двигаются с такой безупречнойлегкостью.

Тэлли нарочно отвела взгляд от Дэвида. Внизу, на равнине, влунном свете зловеще белели орхидеи — замерзшее море у темного берега леса.

Дэвид заговорил первым:

— Ты знаешь, что ты — первая беглянка, пришедшая сюдасовсем одна.

— Правда?

Он кивнул, не отрывая глаз от белых цветочных полей.

— Чаще всего беглецов привожу я.

Тэлли вспомнила последнюю ночь перед уходом Шэй из города иразговор о том, что ее заберет загадочный Дэвид и отведет в Дым. Тогда Тэлли струдом верилось, что такой человек в самом деле существует. А теперь он сиделрядом с ней и выглядел вполне реальным. Он относился к миру серьезнее любого иззнакомых Тэлли уродцев — даже более серьезно в действительности, чем взрослыекрасавцы вроде ее родителей. Странно: его взгляд отличался почти такой женапряженностью, как у жестоко-красивых чрезвычайников, но при этом был лишенхолодности.